К исходу дня Триш готова была четвертовать Моррисона, утопить, подвесить его на городских воротах, даже если для этого придётся сначала восстановить городские ворота, застрелить его, сжечь, а прах затолкнуть в маракасы, чтобы и в загробной жизни, какой бы она у него ни была, покой старику только снился. Слишком легко он вжился в роль владельца конторы, слишком легко давал им с Леди задания – так, словно Данте и не было никогда, словно он уже не вернётся.

Он и контору под себя переиначил – всё здесь теперь если и не блестело чистотой, то точно отдавало запахами чистящих средств; со стола сбежали все неразобранные бумаги, и осталась только фотография Евы. Моррисон грозился им ремонтом, этому месту, мол, давно его не хватает.
Даже цветок впервые за вечность собирался зацвести, предатель.

Триш нарочито громко хлопнула дверью – пусть знает, что она не в восторге. Звякнули застёжки отстёгиваемой кобуры, зашелестела снимаемая кожанка. Триш излучала раздражение, она готова была выплеснуть его на Моррисона – но вместо него на диване обнаружился Данте: живой, целый и даже относительно невредимый.

В первое мгновение она замерла, споткнувшись о невидимую преграду.
Конечно, он должен был вернуться. Она никогда в этом не сомневалась, это был только вопрос времени – и терпения. Не важно, чьего именно. Важно, что теперь Данте вот так свободно лежал на диване, смотрел в потолок, словно там транслировали что-то интересное, и выглядел так, словно прошёл все круги Ада (то есть – почти как обычно).

– Вернулся, значит? – в тишине её голос прозвучал громче, чем Триш бы хотелось.
Она прошла к столу, непривычно пустому, и присела на самый его край, чуть не задев фотографию. В обычные дни Триш не любила до неё дотрагиваться, словно бы стекло, или рама, или сама женщина на портрете обжигали ей пальцы; но сегодня всё было не так, и она осторожно отставила Еву в сторону.

– А Леди уже предлагала переименовать контору и выбросить диван, – она сложила руки на груди, пристально буравя Данте взглядом. Слухов о демонической активности то тут, то там, то совсем на границе было больше, чем они успевали проверять, и не получалось прикинуть, что из них в итоге оказалось правдой и как давно он выбрался в мир. И где. Говорили, что кто-то видел его, или Вергилия, или обоих разом, но всё это ощущалось на одном уровне с городскими легендами.

Он ведь мог хотя бы позвонить. Или прислать телеграмму: «Я жив, гоните Моррисона прочь, закупайте пиццу». Или ещё как-то сигнализировать, что мир его рано похоронил.
Но он не позвонил, не телеграфировал, не прислал почтового голубя. Ничего, словно они с Леди и не заслужили или должны были радоваться вот такому его внезапному молчаливому возвращению.

– И давно ты выбрался из Андерворлда? – задала она наконец вопрос, иглами впивавшийся в горло, каблуком упёрлась в ножку стола, чувствуя, как проседает под таким нажимом дерево.

Триш смотрела на Данте и молчала, не поминая всуе Моррисона - словно бы он тут ничего не разорил, чтобы переделать всё под себя, обезличить контору, сделать её слишком уж человечьей, - ногтями отбивала нервную дробь по собственной коже. Он казался ей постаревшим, уставшим, накинувшим поверх этого всего привычную маску безалаберности, и она не знала, что по этому поводу думать и чувствовать, что делать - пожалеть его или приложить электрическим разрядом покрепче, чтобы никогда больше так не делал? Она прожила с людьми и в мире людей достаточно долго, но всё равно время от времени терялась в этих простых и одновременно сложных реакциях на потери и травмы. Часть её требовала всё упростить, но другая - вскрытая рана, жившая в ней с первого падения Мундуса, обжигавшая лицо слезами, а горло смехом, - находилась с этой навесной сложностью в гармонии.

Это и была скорбь - терпкая, с послевкусием увядших цветов и горячего воска?
И с ней - радость - освежающая, но до тошноты сладкая?

- Да всё как всегда, - она лениво повела плечом, откинула назад волосы, и лицо её не отражало внутреннего смятения, только раздумье - словно Триш вспоминала всё, что они делали, пока его не было (и как каждая из них по-своему выражала эту тоску от его неприсутствия). - Дело здесь, перепалка там, выбить свои деньги из Моррисона, - она лениво перебирала события, не углубляясь, не уточняя, что она всё это время злилась - злилась сама, злила мир вокруг себя. Кажется, даже проезжавшие мимо машины и подмигивавшие им светофоры выводили её из себя (и она им тоже не слишком нравилась в ответ). - Отложить твою долю, потратить твою долю. Потому что ну какая доля, если тебя нет?

Потому что у мертвецов ничего своего нет.
Но она ведь никогда не считала его мертвецом по-настоящему - он выбирался из разных малоприятных историй, он выбрался из этой, дело закрыто, внесите пиццу, досыпьте в неё оливок. Триш в задумчивости взглянула на телефон - и впрямь заказать, что ли? - но передумала, обернулась обратно к Данте, уже совсем привычному, до боли родному. Не хватало только Леди, чтобы всё это было правильно, чтобы и она тоже смогла отпустить свои переживания (и, верно, хорошо и заслуженно ему вмазать, как только она и умела), и вот тогда уже можно будет и пиццу заказывать, и баннеры над рабочим столом растягивать - всякое там "С возвращением, Данте!", "Добро пожаловать домой, Данте!", "Мы рады, что ты не умер, Данте!" - и вызванивать Неро, и Нико, и даже Кирие (только не Моррисона - его видеть на этой вечеринке и с ним делиться даже воображаемой пиццей Триш не собиралась).

- А что пацан? Жив, - она фыркнула, не сводя пристального взгляда с Данте. - Делами занимается совсем как взрослый, радуется, что никто его больше мёртвым грузом не считает. Фортуне с ним повезло, - без Неро поблизости одобрять и хвалить его было проще, и Триш не сомневалась, что слова её здесь и останутся. - Может, из него и выйдет кто-то получше вас с Вергилием - лет через пять, не меньше.

Если никаких "но" не вклинится, но об этом Триш умолчала. Может, и из Вергилия с Данте вышло бы что-то получше того, что получилось в итоге, не вклинься в их историю одно большое "но" в виде Мундуса. Ей померещилось, что Ева со старой фотографии - Триш теперь выглядела парой лет старше, чем она там, - осуждает её за эту мысль, и она, не смотря даже, отставила её ещё в сторону и чуть развернула.

- Как, кстати, Вергилий? Ты ведь точно не бросил его в Андерворлде, это скорее его фишка.