Разумеется, Неро отказался от разумного предложения вернуться домой и защитить семью. Нельзя сказать, что Вергилий не подозревал, что именно так и будет; тогда, в Редгрейве, он видел достаточно, чтобы понимать, что этого конкретного охотника, буде он задастся целью, нельзя уже развернуть никакими средствами. Разве что на время отвести в сторону.
Но только на время.
И сейчас такой возможности не было.
Когда-то давно, в самом начале кошмара, Грифон, истекая ехидством, спрашивал его, откуда же в Неро может быть такая черта.
Тогда он только отмахнулся.
Впрочем, сейчас он мог только смириться. Невелика разница. В конце концов, это был выбор Неро. Преследовать анджело, пройти весь путь до монастыря, пройти сквозь портал. Вопрос Вергилия ничего не изменил в намерениях молодого охотника; впрочем, и сам Вергилий не собирался тратить на это ни каплей усилий больше.
Было жаль. Самую малость. Но это, пожалуй, было последним отсветом умиротворения вчерашнего вечера.
Форпост раскрывался им навстречу, демонстрируя бесчисленные запутанные переходы, коридоры, уходящие под крутым углом во тьму, чудовищной высоты потолки и периодически высыпающихся чёрт пойми откуда нынешних обитателей. По большей части, это была просто демоническая фауна, обжившая это место в отсутствие регулярного войска, но порой попадались и старые стражи. Чем глубже к сердцу цитадели они продвигались - тем более насыщенной была аура вокруг, тем сильнее были встречающие их демоны.
Но среди них не было ни единого анджело.
Этот момент почему-то вызывал тревогу.
В разгорающемся раздражении Вергилий стремился избавиться от препятствий как можно быстрее - и, поскольку Неро явно разделял это его желание, а кошмары были, как обычно, не против развлечений, продвигались они довольно быстро.
И, возможно, из-за раздражения Вергилий и пропустил тот момент, когда будто что-то толкнуло его в грудь, заставляя отступить на шаг.
Мгновением после, прежде, чем он успел что-либо предпринять, мир сомкнулся вокруг него беспросветной живой мглой.
…дым. Привычка не дышать всё ещё даётся ему тяжело, привычка не втягивать судорожно воздух, слыша очередной крик, очередной грохот рушащихся балок и перекрытий - не даётся вовсе. Он не может понять, застрял ли он в одном мгновении, или просто запутался в собственном разуме, горящем, как этот дом, разрушающемся, застланном жгучим дымом.
Вергилий приходит в себя на полу, упирается в него ладонями и коленями, кашляет, сквозь разрывающую боль в лёгких и головокружение рывком поднимается на ноги. Тело ещё живо, ещё работает, а значит - ещё не всё потеряно.
Быстрее, чтоб тебя, двигай, двигай!
В несколько прыжков он покрывает холл и влетает на лестницу под оглушительный, полный боли крик матери, доносящийся из правого крыла. Крик этот сворачивается внутри него комком огня, выжигая грудную клетку вместе со всем её сомнительным содержимым, наполняет его отчаянием и страхом, пока он, прыгая через ступеньки, мчится по лестнице к правому крылу.
Но в этот момент его слуха достигает иной звук, и звук этот примораживает его к месту.
Этот голос может быть только голосом Данте.
И он звучит совсем с другой стороны.
С секунду он колеблется, но всё же продолжает свой путь к матери.
Данте справится.
Данте выживет.
Должен, чёрт побери.
Но в момент, когда Вергилий достигает вершины лестницы и вылетает в коридор, мчась на затихающий уже крик, навстречу ему, ломая стены, сминая в ничто мебель и перекрытия, с грохотом обрушивается горящая крыша.
…он приходит в себя на полу, скорчившись от кашля, поднимается, отстранённо разглядывая свои руки - странно детские, испятнанные бирюзовой чешуей, измазанные копотью. На краткий миг что-то мелькает в его памяти, что-то вроде непойманного воспоминания, что-то невообразимо важное. То самое, почему ему кажется странным происходящий вокруг кошмар.
Но кошмар требует немедленного действия.
Вергилий уже не помнит и не понимает, было ли сном все, что произошло ранее, чередой снов, реальностью или иллюзией - он не помнит, но нутром знает, что произойдет дальше, потому что это повторялось бесчисленное количество раз, этот кошмар, который стал реальностью.
Он знает только движение и намерение. Больше в нём ничего нет.
Нужно успеть.
Нужно успеть вытащить её.
Но в реальности всё оказывается ещё хуже, чем в кошмаре. В кошмаре крик Данте останавливал его лишь единожды - сейчас же он длится, длится и длится, всё то время, что Вергилий мчится к матери.
И, когда крыша вновь обрушивается, он не может понять, насколько его замедлили эти исполненные ужаса вопли.
Настолько ли, чтобы снова….?
Он ненавидит себя за эти бесконечные моменты промедления.
Он ненавидит себя за то, что недостаточно силён, чтобы не испытывать страх, чтобы не замирать, слыша эти ужасные звуки.
Но ненависть эта длится лишь краткий миг падения в раскалённую тьму.
…он приходит в себя и подымается, безразлично вздёргивая самого себя на ноги, словно адская гончая, не могущая остановиться до тех пор, пока не умрёт или не достигнет цели. Он не чувствует на своём лице кривой неестественной усмешки, почти не помнит жизни вне этого момента. Бесконечные повторения, которые он с трудом осознает, которые не может объяснить усталый и измученный разум, похоже, совершенно выжгли его изнутри.
Кошмары. Возможно, на этот раз это всё же реальность, а не сон.
Нужно успеть.
Слепо мчась наискось к нужной лестнице, он внезапно врезается в кого-то, кого здесь быть не должно. И поднимает ненавидящий взгляд, понимая, что эти секунды промедления гарантированно всё разрушат. Он не разглядывает, кого принесло в этот горестный момент в его дом, на руины его жизни; он просто обозначает неуместность незнакомца здесь, среди огня и криков.
Люди всё равно бесполезны.
- Убирайся, - приказывает он незнакомцу.
И, проскочив под его рукой, взлетает на лестницу, игнорируя рвущийся из груди кашель.