Стрелки часов растекаются.
Тиканье – заполняет все пространство.
Оно словно река – заливается во все щели, проникает под кожу. И ведет неумолимый счет. От щелчка до щелчка, от движения стрелки по минутам до движения.

Одасаку тонет в этом ощущении.
Он провалился в него с головой и потерял ориентир.

Он сидит и только считает удары часов в голове. И все равно, что они тихие в городской больнице, что они – не звучат. Они стучат в его голове изнутри. Стучат и отмеряют время. Бесценное время жизни. Бесценное время, которое нельзя будет вернуть.

Рыжий детектив роняет голову на руки и жмурится, сопротивляется черноте, что поднялась внутри. Органы сводит удушливой волной напряжение – он знает, что такое потери. Он знает, что такое смерть. Черт возьми, весь его мир сломался и разделился на «до» и «после». Он не мог бы уже так спокойно реагировать, как раньше. Не мог, потому что на пороге новой жизни в нем прорезалось то, чего так недоставало в старой – ощущения сердца. Глубокие, тонкие. Они прорезались лишь на миг, чтобы погаснуть. И теперь… Когда в новом мире он мог отстроить все заново…
Он не хотел повторения этого угасания.

А Дазай – всего лишь человек… Которого нельзя вытянуть способностью. Ради него одного у Директора здесь была договоренность – это все Ода понял по дороге. Агентство имело великолепного врача, причем не только как эспера, но и как медика. Но… Но был один человек, которого лечить можно было только медицинскими навыками. А они порой требуют больничного оборудования.

Фукузава сказал, что ему первый раз пришлось прибегнуть к этой договоренности. Когда-то он успешно охранял нынешнюю главу клиники… Она помнила это и помогла сейчас.

«Значит, раньше, пока меня…, мысленная пауза, сглатывание тьмы, - не было, Дазай не ввязывался в такие серьезные переделки».

Мысль сама возникает в голове.

И снова тонет. Тонет в тиканье часов, тонет…

Он смутно помнит, что к нему подходил Серебряный волк. Молча вручил термочашку с кофе и ушел. Он помнит, что спал нервным сном, в котором снова то и дело порывались всплыть лица детей и всполохи огня. Он помнит, что… Что когда силы сопротивляться оставили его, он провалился в черноту.

А когда проснулся – все уже было хорошо.
Он даже не поверил сначала, что так могло бы быть.

Сутки. Неполные сутки он провел в больнице, все это время Осаму не приходил в сознание. Но сейчас… Теперь.
Теперь все по-другому.
Теперь к нему могут пустить.

Теперь он и кофе допивает.

И чувствует, как стихает невыносимое тиканье внутри. Словно бы его сердце перестает быть часовым механизмом, что отмеряет уходящих. Хотя бы ненадолго. Хотя бы – сейчас.

Одасаку пускают как представителя Агентства. Возможно, их начальство договорилось об этом – Сакуноске не помнит. Он впервые в жизни настолько стал подвержен страху потери. Потому что рана еще не затянулась, она лишь слегка подернулась пеленой.

И теперь, когда основной шторм улегся, Ода мог себе задать один вопрос, на который хотел знать ответ.

«Почему, Дазай?».

И себе. И ему.

Осаму не отличался желанием спасать других людей. Никогда. Именно поэтому Ода, уходя, сказал ему то, что сказал – будь на стороне света, раз нет разницы. И по тому, что он узнал, его друг выполнил посмертную волю. Он и правда ушел из мафии, потом встал на сторону света, все логично, но…

Бывший мафиози слишком хорошо знал своего друга и руководителя Портовой Мафии. Осаму не из тех, кто бросится умирать ради кого-то. Он из тех, кто просчитает план спасения, отступления, фантастические комбинации – но так, чтобы своя шкура пострадала минимально или лишь в самом пиковом случае. Даже в Конфликте Дракона не было такого ада, как сейчас. Точнее… Ода о нем просто узнал постфактум, воспринял как должное – ведь был расчет.
А сейчас…

Сейчас расчет Дазая вовлек слишком много ранений. В это не верилось, где-то была несостыковка. Не в его характере себя так вести. Даже во время Головы Дракона – никаких повреждений сильнее удара ножа и противоядие принятое заранее. И все это он узнал потом. Просто узнал, не переживал лично. Все смотрелось иначе вблизи.
И все же…

Несостоявшийся писатель входит в палату и смотрит на такое хрупкое тело. Дазай не был создан для физической борьбы – это было всегда видно. Тонкие пальцы, изящные черты лица. Он скорее тяготел к актеру, нежели к бойцу. Этим и пользовался, активно совмещая с умением строить логические цепочки и способностью свести в ноль старания других эсперов.
А он влез туда, где нужна была грубая сила по факту, чтобы защитить себя. Кроме того, Ода пока не понимал, какая от этого выгода, кроме спасения Накахары Чуи. Выгода его спасения была очевидна, но Осаму редко страдал альтруистичными порывами. Обычно всегда был некий личный интерес. Неужели он и правда начал меняться?..

Сакуноске садится на стул рядом и смотрит долгим взглядом. Складка не проходит со лба. Он бы спросил. Ему хочется знать. Что в нем изменилось? Что побудило отправиться туда? И не побояться пожертвовать собой в мучительной смерти от боли?.. В чем причина?

Но есть кое-что, что ему надо знать куда первее, чем несостыковки в поведении друга.

- Дазай, - окликает негромко, потому что иначе сейчас не получится и смотрит. Смотрит в глаза обеспокоенным взглядом.

- Как твое самочувствие?

Без этого ответа он вообще не сможет двинуться дальше. Ему нужно знать.

Сердцу нужно знать.